How long will petrodollars last?
During the year of the war, assessments of the stability of the Russian economy changed in the most radical way. From forecasts for a decrease in GDP in the region of 10%, which were given by both Russian and foreign institutions in 2022, to expectations of growth in 2023. Such discrepancies in forecasts and results may indicate the inapplicability of the mathematical models used to the current situation, which is not surprising in the context of such a scale of economic shocks at such a level of globalization (and even after the COVID-19 pandemic). It also means that the current relatively optimistic forecasts can change just as sharply in the other direction.
Most often, in assessing the reasons that have so far helped the Russian economy to survive, three factors are indicated: competent actions of the economic and financial blocs, the successful launch of a parallel import program, and, most importantly, windfall profits from the sale of oil and gas. The suspension of the fiscal rule made it possible not to send excess revenue to the National Welfare Fund (NWF), but to immediately spend it on current needs. Russian exporters of raw materials were also helped by the fact that the global situation has greatly improved. Even before the COVID-19 pandemic, the oil and gas industry was facing a decline in investment due to the energy transition (from 2015 to 2020, according to the International Energy Agency (IEA), the fall exceeded 40%). In 2020, when the cost of hydrocarbons fell to an all-time low, the situation worsened. Exporters faced a massive crisis, and projects for natural gas liquefaction plants were put on hold. Last year, against the backdrop of a rapid recovery in the global economy, the pending problems finally made themselves felt: oil and gas prices soared, and Russia got its piece of the pie.
Western countries could not hit these incomes with sanctions, including because of their dependence on Russian energy resources. For Europe, the immediate cessation of Russian gas supplies posed a literally unsolvable task. A year later, it can be stated that the West managed to overcome this difficulty. Europe calmly passed the winter with minimal gas supplies from Russia and a sharp drop in the stock price of fuel (by the end of February, prices fell three times compared to February last year), from December 5, it stopped buying Russian oil with deliveries by sea, and from February 5 – petroleum products. Contrary to forecasts, the price ceiling did not lead to an increase in oil prices, but the Russian budget deficit began to grow at a tremendous speed.
Contrary to forecasts, the price ceiling did not lead to an increase in oil prices, but the Russian budget deficit began to grow at a tremendous speed
At the end of September, against the backdrop of the Nord Stream shutdown, Finance Minister Anton Siluanov said that by the end of the year, the deficit could exceed 0.9% of GDP (1.3 trillion rubles). In early December, after the embargo came into force, it was already about 2% of GDP, and at the end of the year it turned out that the figure reached 2.3% (3.3 trillion rubles). The budget for 2023, drawn up at an average oil price of $70 per barrel of Urals, began to burst at the seams at $50 in January. For the first two months, the deficit amounted to 2.581 trillion rubles, with an annual plan of 2.9 trillion. Siluanov's attempts to pretend that the situation is under control are shattered by at least a hasty voluntary-compulsory collection from business, which started from 200 billion rubles, but grew to 300 billion in a few weeks, and by mid-March the minister reached hints, which is not bad would have paid more.
Thus, there are no grounds for comparing the relatively successful 2022 and the beginning of 2023. Key problems (technology, logistics, imports) have not been resolved, the weapons of economic pressure on the US and Europe have lost their effectiveness, and oil and gas revenues are collapsing unpredictably. Against this background, questions arise: how correct it is to talk about the future of the Putin regime, resorting to analogies with other authoritarian states where power is stable; whether there are economic conditions in Russia that would make it possible to stabilize the regime, taking into account its peculiarity, namely, the stakes on buying loyalty, and whether it is possible to rely on the examples of other countries in recent decades to predict conservation. To answer these questions, we need to consider the most typical examples.
Bolivarian chaos: the case of Venezuela
From the point of view of the state of the economy, the regime of Hugo Chavez, and since 2013, Nicolás Maduro, is the easiest case to parse. Russia cannot be mothballed following the example of Venezuela, because the Venezuelan economy does not show the slightest signs of stability and sustainability. From 2013 to 2021, after Maduro came to power, the republic's GDP fell 3.5 times – from $ 371.3 billion to $ 111.8 billion, and in constant prices (the indicator allows you to clear the data from inflation for a better understanding of the dynamics) – in four times. GDP per capita in nominal terms has more than tripled. In Russia, in the same time frame, GDP fell from $2.293 trillion to $1.779 trillion, while in constant prices since 1990 there has been an increase at all.
To visualize the situation, it is enough to understand that Russia's GDP in 1999 in constant prices was only 1.5 times lower than in 1990 (at that time the RSFSR). So the history of the "Bolivarian revolution" for Russia means the 1990s squared. If the regime retains power in such conditions, it will definitely not be due to smooth economic stagnation. The Venezuelan option is an unprecedented catastrophe with all the consequences, and not at all the conservation or development that Putin's supporters hope for and his opponents fear. To hold on to power like Maduro did, Putin or his successor would have to give up entirely on providing even a semblance of stability, and thus radically transform the regime.
The Venezuela option is an unprecedented disaster with all the consequences
The case of Venezuela is interesting because the country has the largest oil reserves in the world, and in the 1930s and 1970s, in terms of GDP per capita, it was at the level of Great Britain and France. The sale of oil provided 90% of the country's income from exports and up to a quarter of GDP. At the same time, Venezuela produces heavy oil, which is difficult to develop.
In the 2000s, Hugo Chavez began to nationalize companies, many of which were owned by the Americans, but provoked not so much a temporary increase in income as a drop in investment, the departure of specialists and US sanctions on oil exports and the supply of mining technologies. With the fall in commodity prices in 2009, the economy collapsed, then recovered slightly, but the loss of investment has already started the process. As a result, as of 2023, Venezuela is producing several times less oil than before, and is completely dependent on the structure of US sanctions and the willingness of other countries to help it. For example, in 2022, the growth of the economy is associated with an easing of pressure from Washington, which switched to Russia in matters of sanctions. Accordingly, there is nothing resembling stability, development and independence in Venezuela; these key issues for Russia have nothing to do with the retention of power there.
Stability in exchange for poverty: the experience of North Korea
North Korea has for many years been the prime example of a totalitarian dictatorship in the sense of restricting civil liberties and a cult of personality. However, discussions about Russia's movement towards the Kimov regime are rather emotional. Korean leaders control the country through the ideological and power components, this loyalty is brought up and implanted, not bought. The economy has long been transferred to a military footing. At the same time, maintaining the quality of life is on the agenda only to the extent that the worker must have the strength to work (and work is mandatory in North Korea), and low pensions force older people to work as long as there is strength.
Korean leaders control the country through force and ideology, this loyalty is nurtured and inculcated, not bought
The entire economic and social life of the DPRK is classified, so estimates of the well-being of the population are based on third-party indicators. Nevertheless, according to the UN, in 2021, GDP per capita in the country was $654, in 2015 – exactly the same (the peak in recent years was in 2018 – $692). In the CIA data book, the latest estimate of the DPRK economy falls on 2015 – $ 1.7 thousand per person. This is two and a half times more than in the UN calculations, but still allowed the country to outperform only the poorest African states and Afghanistan.
As Russian Korean scholar Andrei Lankov noted, after the collapse of the USSR, Pyongyang turned towards China, and in the mid-2010s, trade with it accounted for up to 90% of foreign trade turnover. North Koreans import clothes, shoes, electrical appliances and other household items from China. In the opposite direction are minerals, seafood, as well as very cheap labor.
In other words, the stability of the regime in the DPRK is ensured in the conditions of exceptionally low incomes, repressions and the most serious dependence on China. It is impossible to imperceptibly bring the Russian economy to such a state with all the will, which means that the conservation of the Putin regime with its purchase of loyalty cannot in any way end with the scenario of North Korea, this requires revolutionary changes comparable to the events of 1917.
Cuba: survival on Russian money
The Cuban Communist Party has been in power since 1959 and has gone through two leadership changes. First, Fidel Castro handed over power to his brother Raul, who, five years ago, to Miguel Diaz-Canel. The changes did not lead to any significant unrest or change of course. True, it should be borne in mind that both Fidel and Raul Castro, when transferring supreme posts, retained enough powers for themselves and continued to influence the life of the country.
Despite the fact that the "island of freedom" has been under US sanctions since the late 1950s, its economy is not collapsing. Formally, according to the World Bank, in 2020 GDP per capita in nominal terms reached $9.5 thousand. For comparison: in Russia in the same year this figure was $10.17 thousand. At the same time, almost all countries of the world have been opposed to the trade blockade of Cuba by the United States for decades – even Canada and the European Union are against Washington here. In the course of voting on the relevant resolution at the UN General Assembly, only Israel consistently supports the United States, no more than two or three countries abstain.
Even Canada and the EU are helping backward Cuba
At first glance, it is the Cuban example that proves that the Russian regime has every chance of mothballing for an indefinite period through economic stability or stable stagnation. But if you look closely at the details, then Russia in its current form is definitely not in a position to follow this trajectory. First, calculations of Cuba's GDP in absolute terms are speculative and exist only on paper. The country does not cooperate with international organizations and until recently had several exchange rates – the convertible peso and the usual one, which differed by more than 20 times. GDP per capita at purchasing power parity (PPP) was last estimated by the CIA in 2016 (the IMF and the World Bank do not have such data), and according to it, Cuba was twice as poor as Russia. If we evaluate welfare according to import and export data, the country lags far behind its neighbors in the region, which it was ahead of before the revolution.
Secondly, the stability of the Cuban regime was formed during the years of the existence of the USSR and with direct economic and technological assistance from Moscow. From that moment on, the republic did not switch to the use of Western technologies, did not develop modern production, did not increase consumption (moreover, Cubans regularly lack food) and did not integrate into global production chains. It managed to maintain income, albeit low, through the export of sugar, tobacco and cigars, rum, nickel mining, but mostly through tourism. Tourists from Europe, Canada, the USA (through third countries, bypassing the ban of the authorities), as well as from Russia, go to rest in Cuba. Moreover, Russians most often came to Cuba in 2021. The importance of the tourism sector is evidenced by the fact that during the pandemic, Cuba's GDP, according to the authorities, fell by more than 10%.
After the end of support from the USSR, the Cuban communists only successfully restrained the country from a sharp decline in the economy for 30 years, but the key “merit” here is that before that they had not developed it. The Cuban car park is flooded with American cars of the 1950s and Soviet cars – VAZ, Moskvich, UAZ. Computers in Cuba were only allowed to be sold in 2008. An optical fiber cable was brought to the island in 2011, the level of Internet penetration in the country is one of the lowest in the world. Cuba did not have to look for a replacement for modern Western technologies and engage in import substitution, because it did not have these technologies.
But Russia needs to maintain economic stability in fundamentally different conditions. Create your own aircraft, ships and cars, rewrite software, change equipment that will become impossible to maintain or repair. The degradation of technology, which the analytical department of the Central Bank warned about almost a year ago, will inevitably lead to a strong decline in income and a deterioration in the quality of life. The Cuban authorities never had such problems and did not solve such problems, and faced with a really strong decline in income during the pandemic, they were forced to go for liberal reforms – far from communist ideals.
Iran: Islam to help the security forces
Of all the enduring dictatorships in conflict with the West, the Islamic Republic is becoming the closest example to Russia. This is a large country (more than 80 million people, which is comparable to Germany), which claims spiritual leadership (the center of Shiite Islam), has significant oil and gas reserves and is quite advanced in comparison with its neighbors, technologies (produces its own cars, conducts research in the field of nuclear energy), as well as a developed market. The regime has been held since 1979, since 1989 Ayatollah Ali Khamenei has remained the de facto ruler, although presidential elections are taking place in Iran and their winner has a significant impact on domestic and foreign policy. At the same time, the country competes not only with the United States, but also with two influential regional players – Saudi Arabia and Israel.
The similarity weakens significantly if one looks closely at the parameters of the Iranian economy, although its assessments by various international organizations also differ. Thus, GDP per capita in the materials of the International Monetary Fund (IMF) is equal to $23,000, but the organization simply converts data from the Iranian rial to dollars at the official rate, which differs several times from the real market rate. In turn, the World Bank, as of 2021, gave an estimate of $4.1 thousand dollars, and the UN – $6.7 thousand. This is about two to three times less than in Russia, and in terms of purchasing power parity, the difference remains. If in Russia in 2021 it exceeded $32 thousand dollars, then in Iran it was at the level of $16.5 thousand (data from the World Bank).
Since the imposition of sanctions in 2011-2012, Iran has been unsuccessfully fighting inflation. In 2016-2018, they managed to return it to at least 10%, but then it was already about 20-50% per year. Senior researcher at the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences Vladimir Sazhin pointed out that the real exchange rate of the Iranian rial before the imposition of sanctions was 25 thousand per dollar, in February 2023 it fell to 575 thousand, that is, 23 times. Compared with this result, the weakening of the Russian ruble by two or three times since 2014 looks like a childish prank.
Oleg Vyugin, head of the Moscow Exchange Supervisory Board, pointed out that tough sanctions against Iran led to a 40% drop in the population's standard of living. The estimate is consistent with World Bank data, according to which GDP per capita at PPP has halved in ten years, from 2011 to 2021. Iran has reached such a state, being in better conditions than Russia is now. For example, oil production in the Islamic Republic is much cheaper. According to IHS Markit, the break-even price (covering all full-cycle production costs and taxes) for new oil projects onshore in Russia averages about $42 per barrel of Brent, and offshore – $44.
For Iran, this figure is $22. And new deposits cost Russia more and more. In November 2021, three months before the start of the war and the imposition of sanctions, Deputy Energy Minister Pavel Sorokin warned that in ten years almost all oil produced in Russia would become hard-to-recover. Then, even before leading oilfield service companies refused to cooperate with Russia, the official noted that oil production and exploration should be stimulated in order to prepare for future problems.
At the same time, Iran is much closer to the main markets under sanctions, namely India and China. Да, Россия имеет возможность поставлять нефть в Китай с Дальнего Востока, но мощность этого маршрута ограничена наземной инфраструктурой — до Приморского края нефть необходимо как-то доставить. А вот Ирану из Персидского залива до Индии рукой подать, да и до Китая недалеко.
Санкции против Ирана, введенные в начале 2010-х годов, были слабее антироссийских, не говоря уже о том, что Евросоюз выступал против самых жестких ограничений, которые продвигали США. Европейские власти даже пытались наладить механизм обхода американских санкций для работы своих компаний с иранским рынком.
Важное отличие Ирана от России заключается в характере развития государства с момента, когда к власти пришли религиозные лидеры. Перед падением режима шаха Пехлеви в стране началась массовая антиисламская пропаганда, была введена однопартийная система. Такая политика на фоне экономических проблем привела к массовым народным волнениям, которые правительственным войскам подавить не удалось. Смена власти в 1979 году сразу же привела к радикальному слому всего общественного уклада, внешней и внутренней политики. Тогда лояльность режиму обеспечивала в первую очередь идеология и сила, а не экономика. Всего через полтора года иракский диктатор Саддам Хусейн напал на Иран для захвата богатой нефтью провинции Хузестан. Война продолжалась восемь лет, и из нее режим аятолл вышел военизированным государством с развитой силовой системой и нетерпимостью к инакомыслию.
Однако с того момента Иран двигался не в сторону окончательного закрытия по примеру Северной Кореи или Туркмении. Наоборот, страна аятолл развивала рыночную экономику — Тегеранская фондовая биржа возобновила работу в 1989 году, сразу после завершения войны. В 2022 году брокерские счета были у 50 млн человек. В июле капитализация биржи составляла чуть больше $1,2 трлн, что в два раза больше, чем капитализация Мосбиржи. Слабеют и социальные нормы. Выезд и въезд в Иран относительно свободен, в вопросе прав женщин с 1980-х годов страна очевидно ушла вперед. Многие требования полиции нравов не соблюдаются, и массовые протесты в конце 2022 — начале 2023 года из-за убийства Махсы Амини говорят о том, что в целом в иранском обществе отношение к статусу женщин существенно изменилось.
Режим аятолл начался с жесткого идеологического и силового контроля, но постепенно менял его на покупку лояльности. Помогало этому и место в регионе. Иран в 1990-е и 2000-е годы оставался богаче большинства своих соседей — Туркмении, Афганистана, Пакистана, Ирака, Армении, Азербайджана. В таких условиях объяснять гражданам эффектность действий руководства страны заметно проще, чем Кремлю в 2023 году на фоне Евросоюза и Китая.
Иранский режим начинался с жесткого идеологического и силового контроля, но постепенно менял его на покупку лояльности
Процесс либерализации остановился в 2009-м, после победы на президентских выборах консерватора Махмуда Ахмадинежада и массовых протестов его противников (так называемая «зеленая революция»). В 2011 году на фоне арабской весны случился новый всплеск протестной активности, а вскоре международные санкции фактически остановили возможности для экономического роста. Страна законсервировалась в ситуации, где определенный уровень дохода населения поддерживать удается (при этом он выше, чем у большинства окружающих стран), а возмущение из-за некоторого — не как в Венесуэле — падения уровня жизни нейтрализуется идеологическим аппаратом и силовиками, хотя даже им уже приходится участвовать в уличных боях.
В России процессы покупки лояльности зашли заметно дальше, чем в Иране, а отсутствие идеологии компенсировала пропаганда о растущем качестве жизни и рассказы об оппозиции, которая этому качеству угрожает. Даже спустя год войны в Кремле не могут однозначно и понятно сформулировать цели так называемой «специальной военной операции», зато добровольцев на войну заманивают гигантскими, по сравнению с доходами среднего россиянина, выплатами, а от родственников погибших откупаются многомиллионными компенсациями. Если властям Исламской Республики после снижения доходов граждан нужно было увеличить значимость идеологического и силового давления, о которых они никогда не забывали, то у Кремля остается только вариант создания механизма массовых репрессий. Если Тегеран во времена Рухани работал над снятием санкций в рамках ядерной сделки и почти добился результата (рациональная идея, смысл которой не нужно придумывать), то Москва успокаивает граждан тем, что западные санкции пусть и надолго, но только на пользу.
Российский режим хочет законсервироваться примерно в том же ключе, как развивался последние 20 лет. Это значит, что для Кремля сохранение доходов гораздо важнее, чем для Ирана, ведь они по-прежнему составляют фундамент системы. Вот только решать задачу, с которой Иран так и не справился, придется с большим количеством санкций, большей зависимостью от западных технологий в силу развитости экономики и в условиях войны.
Коммунизм на западные деньги: нереальный Китай
Пример Китайской народной республики (КНР), бросившей вызов Западу в плане экономического могущества, для путинского режима выглядит чрезвычайно привлекательным. Во многом именно успехи Пекина позволяют Кремлю говорить о наличии альтернативы США и Евросоюзу, а также возможности совершить некий прорыв в светлое — и обязательно суверенное — будущее.
Но все такие ожидания разбиваются об один очевидный факт: все достижения КНР напрямую связаны с западными инвестициями и технологиями. Реформы Дэн Сяопина, фактического правителя страны с 1970-х до начала 1990-х годов, начались с улучшения отношений с США и Японией, а примером многих изменений служили так называемые «азиатские тигры» (Южная Корея, Гонконг, Сингапур, Тайвань). При этом автор идеи слияния коммунизма с рынком ушел со всех постов еще при жизни, подав пример будущим руководителям страны.
Все достижения КНР напрямую связаны с западными инвестициями и технологиями
С того момента Китай начал превращаться в главную мировую фабрику. Активная урбанизация и молодое население позволяли обеспечивать новые заводы очень дешевой и непритязательной к условиям рабочей силой, а пренебрежение экологическими нормами еще сильнее удешевляло процесс. Иностранные инвестиции текли рекой, западные компании переносили производство туда для получения большей прибыли, а Пекин всячески пытался продвинуть свою продукцию на премиальные западные рынки.
Спустя десятилетия и вопреки антизападной риторике Пекина в торговом плане ситуация остается стабильной: в 2022 году товарооборот Китая с Евросоюзом и США составил $1,6 трлн, а с Россией — всего $190 млрд (3% от общего товарооборота). Никакого желания разрывать отношения с Западом Пекин не демонстрирует, эффективность важнее. Примером может послужить история с перспективным китайско-российским самолетом CR-929. Страны договорились о совместном проекте, но в 2022 году после введения санкций Китай фактически выкинул из него Россию, договорившись с западными партнерами.
Как ни крути, у России нет буквально ни одного условия, чтобы пойти по китайскому пути. В стране дорогая рабочая сила (по ВВП на душу населения Китай лишь несколько лет назад опередил Россию ), стареющее население и отставание в технологическом развитии. Изменить последний фактор могло бы сотрудничество с развитыми странами или масштабные инвестиции в собственную науку. Но в 2023 году расходы программы «Научно-технологическое развитие Российской Федерации» составят 1,2 трлн рублей, из них на исследования пойдут 559 млрд рублей ($7,4 млрд). Для сравнения, в Китае в 2022 году на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) потрачено $456 млрд (2,5% ВВП).
У России нет ни одного условия, чтобы пойти по китайскому пути
На помощь Китая рассчитывать не приходится не только по причине санкций: против этого выступают сами принципы рыночной экономики. Дело в том, что есть только два способа, которыми более технологически развитая страна может помочь менее развитой. Это либо безвозмездное спонсирование, что исходя из размеров России невозможно, либо вынос в нее производств и создание рабочих мест. В последнем варианте обязательной является экономическая эффективность такого решения — то есть производство в России должно быть дешевле, чем в Китае, а значит, и сотрудники предприятий должны получать меньше. Получается, что сначала Россия должна обнищать, иначе Китаю нет смысла строить там свои заводы, разве что в рамках установления дружеских отношений и для лучших условий по нефти и газу.
Абсурдная история с «Москвичом 3» служит наглядной иллюстрацией тезиса о невозможности перехода на китайские технологии тем же способом, которым Россия последние 30 лет перенимала западные. Отверточная сборка китайского JAC JS4 на бывшем заводе Renault в Москве не то что не сделала модель доступнее, напротив, в Китае она продается в два раза дешевле . Разумеется, если целью является сохранение производственных мощностей и занятость населения, то расходы на организацию такой сборки оправданы. В противном случае она выглядит не более чем попыткой сохранить лицо. А ведь Пекин и в прошлые годы при всей заявляемой готовности к инвестициям в Россию давать деньги Москве не спешил. Так, в период с 2013 по 2019 год (до пандемии), во время якобы разворота на Восток, объем накопленных китайских инвестиций в российской экономике упал с $4,5 млрд до $3,3 млрд. При этом в 2018 году Китай вложил в другие страны $130 млрд.
Бесплатная рабочая сила: на что жил СССР времен Сталина
Советская Россия времен «отца народов» на самом деле не имеет отношения к современным недемократическим странам. Она сформировалась до Второй мировой войны в принципиально другом мире. Радикально отличались масштабы международной торговли, что позволяло фашистским и коммунистическим режимам мечтать об автаркии (сейчас на словах такую идеологию имеет только Пхеньян, да и тот находится в сильнейшей зависимости от Китая), обычные граждане плохо представляли себе жизнь в других странах, роль физического труда в экономике была несравненно выше, чем в настоящее время, а научного и технологического сотрудничества, соответственно, ниже.
На сталинский период стоит обратить внимание только потому, что он до сих пор остается одним из любимых позитивных примеров для сторонников «сильной руки» в России. Упуская из виду изменившееся время и предлагая пренебречь фактом трудовых лагерей, они рассуждают об экономических методах, которые якобы могла бы взять на вооружение современная Россия. Однако, даже очищенные от репрессий, эти методы противоречат сути путинского режима.
Сталинские методы противоречат сути путинского режима
После Гражданской войны СССР имел внятно выраженную идеологию, масштабный репрессивный аппарат, но, как говорил сам Сталин в 1931 году, технологически страна отстала от передовых государств на 50–100 лет и либо она преодолеет эту пропасть, либо ее сомнут. Решать проблему начали в лоб — приглашением специалистов из Германии и США и копированием производств. Например, завод АЗЛК в Москве начинался с отверточной сборки автомобилей Ford.
Как и в случае с Китаем в период реформ Дэн Сяопина, молодому государству помогали активная урбанизация и дешевая рабочая сила, а кроме того, «вождь народов» не старался улучшать условия жизни людей. На последнее обстоятельство указывают хотя бы знаменитые «хрущевки». Ведь индустриализация при Сталине проводилась силами работников, живущих во временных бараках и коммуналках, поэтому после его смерти пришлось срочно начать массовое строительство дешевого и некачественного (по сравнению со «сталинками») жилья. Председатель правительства Георгий Маленков призвал расширить жилищное строительство через неделю после похорон Сталина. Ведь даже в Москве в 1956 году на одного жителя приходилось всего 5,1 кв. м жилой площади.
Таким образом, для сохранения власти новое руководство страны сразу же двинулось в сторону покупки лояльности. При Леониде Брежневе СССР пускал на социальные нужды доходы от резкой возросшего экспорта нефти. А когда цены на сырье упали, Страна Советов в короткие сроки прекратила существование, распавшись на множество независимых государств.
По итогу сталинский режим не покупал лояльность (в то время как льготная ипотека уже много лет остается одним из любимых путинских форм социальной поддержки), активно сотрудничал с передовыми технологическими державами и не смог пережить самого диктатора. Перевести Россию в такое состояние смогут только революционные изменения в каждом аспекте. После смерти Сталина СССР протянул еще почти 40 лет, смещаясь в сторону улучшения жизни граждан и стабильности, однако в России возможности для такой траектории исчерпаны. На покупку лояльности в ущерб развитию и без того тратились все возможные ресурсы.
Непредсказуемая Россия
Рассмотренные выше примеры недемократических режимов имеют не так уж много сходств в экономическом плане, но в одном моменте они полностью идентичны. При консервации или развитии такие страны сотрудничали с более развитыми и богатыми партнерами. Венесуэла выкручивается с помощью Китая и России, КНДР практически полностью зависит от Китая, Куба законсервировалась еще во времена СССР и с поддержкой Москвы, а нынешнему режиму пытается как-то помогать даже Евросоюз, крупнейший инвестор на острове. Иран обходит нефтяные санкции и получает доступ к технологиям с помощью Китая, а сам Китай крепко держится за сотрудничество с США и ЕС.
Россия в этом смысле находится в абсолютно уникальном положении. На спонсирование другой страной, какой фокус уже 20 лет проворачивает в Белоруссии Александр Лукашенко, рассчитывать не приходится в силу размера экономики. Но в результате войны Москва поссорилась буквально со всеми, кто был бы заинтересован помогать ее развитию. Развитые страны Запада запретили экспорт ключевых технологий и современного оборудования, а богатые страны Ближнего Востока такими технологиями попросту не владеют. Для Китая в силу сравнимости ВВП на душу населения подобная помощь не имеет смысла. Гораздо эффективнее вывести производство в бедные страны Юго-Восточной Азии и получать большую прибыль благодаря дешевой рабочей силе, чем строить заводы в России или инвестировать в предприятия, где сотрудники, не имеющие сравнимых компетенций, требуют того же оклада, который получают китайские рабочие. В этом плане Пекин полностью следует курсу западных стран, которые и позволили ему развиваться.
Война поссорила Москву со всеми, кто был бы заинтересован помогать ее развитию
Отдельная проблема заключается в том, что украинский конфликт закрыл для России крупнейшие рынки, за которые борется весь мир. Даже если предположить, что страна чудесным образом начала выпускать высокотехнологическую и качественную продукцию, покупателями будут выступать более бедные африканские, азиатские и латиноамериканские страны. При этом внутренний российский рынок слишком мал, чтобы обеспечить эффективное с точки зрения стоимости конечной продукции производство без значительного экспорта.
Вероятность технологического и производственного прорыва без посторонней помощи, в условиях изолированности науки и ее слабого финансирования (деньги уходят на войну и поддержание стабильности), в конфликте с развитыми странами, конечно, ненулевая, но современный мир таких примеров не знает. И если не случится чуда, то возможности для покупки лояльности населения у Кремля пропадут достаточно скоро.
А это означает, что Кремлю понадобится стремительно увеличивать идеологическую и силовую обработку населения, она должна принять куда большие масштабы, больше, чем в 2022 году, когда нефтегазовые сверхдоходы позволили удержаться от падения. Речь идет о сломе, причем в критических условиях, самой модели стабильности, выстраиваемой в течение 20 лет. Консервацией этот процесс назвать никак нельзя, перемены такого масштаба носят отчетливо революционный характер, и все примеры удержавшихся у власти диктаторов и авторитарных режимов не имеют отношения к сложившейся в России ситуации. Сможет ли путинский режим, ключевые фигуры которого, мягко говоря, не молоды, успешно провести такую революцию сверху — вопрос открытый. Но аналогов такой внутриполитической спецоперации в мире нет.